Так начиналась схватка «титанов» - у истоков «холодной войны»

Член Совета Ассоциации российских дипломатов, кандидат исторических наук, доцент А.Н. Сизов подготовил исследование-эссе, посвящённое предпосылкам Холодной войны.

Ровно 75 лет назад, в сумрачный и холодный январский вечер наступившего Нового 1946 г. тогдашний Президент США Гарри Трумэн, этот «галантерейщик из Миссури», сделал примечательную запись в своем дневнике: «Если русские понимают только жесткий язык и железный кулак, то дело идет к новой войне. Они воспринимают лишь один язык: «Сколько у Вас дивизий?»  Я не думаю, что мы будем и дальше играть с ними в компромисс» (J.L. Gaddis. The Long Peace. Inquiries into the History of the Cold War. N.Y. – Oxford, 1987, p. 32). Спустя три дня в пространном частном письме государственному секретарю Джеймсу Бирнсу он вынужденно признавался: «Я устал нянчиться с Советами» (Ibidem). Почти нескрываемое горькое раздражение преемника Франклина Делано Рузвельта (ФДР) в Белом Доме c апреля 1945 г. вполне можно понять, и оно легко объяснимо: потерпели крах настойчивые попытки «атомного шантажа» в отношении Советского Союза, неоднократно и интенсивно предпринимавшиеся уже на завершающем этапе Второй Мировой войны. Ведь именно тогда вышеупомянутый Д. Бирнс сумел без труда убедить Г. Трумэна в том, что только монопольное обладание ядерным оружием позволит США «диктовать свои условия окончания войны…, сделает Россию более сговорчивой» (Foreign Policy. Washington, Summer 1995, № 99, p. 32). Вот почему воздушные бомбардировки многострадальных японских городов Хиросима и Нагасаки, заранее спланированные еще весной 1945 г. и  осуществленные 6 и 9 августа  соответственно, преследовали  одну - единственную цель: наглядно продемонстрировать  СССР его  «очевидную уязвимость» и, перманентно  подвергая его  наглому и беззастенчивому  «ядерному шантажу», вынудить  пойти на  существенные, весомые уступки - уступки  политические, военно-стратегические,  экономические и т.д. На этот бесспорный факт прямо указывал видный американский историк Гар Алпровитц в своем серьезном и вдумчивом исследовании «Хиросима: ученые переоценивают»: «Президент и его высшие советники с конца апреля основывают свою дипломатическую активность на посылке, что новое оружие… способно усилить позиции США против Советского Союза» (Op.cit., p. 31). Поэтому нельзя не согласиться с чеканной и исчерпывающей формулировкой знаменитого британского ученого, всемирно известного физика - ядерщика, Нобелевского лауреата Патрика Блэкетта, обоснованно утверждавшего, что атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки «была не столько последним военным актом второй мировой войны, сколько первой крупной операцией в дипломатической «холодной войне» против России» (Blackett P. Fear, War and  the Bomb.N.Y.,1949, p.138). Однако, глубинные истоки и подлинные мотивы такого вполне закономерного, исподволь давно и постепенно назревавшего поворота в поведении союзников СССР по антигитлеровской коалиции восходят к более ранним временам.

Уже с конца 1942 г. премьер-министр Великобритании Уинстон Леонард Спенсер Черчилль пришел к крайне неутешительному для себя выводу: СССР отнюдь не будет разбит гитлеровской Германией, напротив, он наверняка одержит победу и к концу войны превратится в европейскую державу №1 и мощнейшую мировую сверхдержаву. В направленном членам Военного Кабинета меморандуме этот «лейтенант Рузвельта», как он сам себя называл, встревоженно подчеркивал, что «русское варварство, угрожающее независимости и культуре государств Западной Европы, побуждает предпринять шаги по созданию «Объединенной Европы», которая должна будет действовать против Советского Союза» (Conservative and Unionist Control Office. All Answers for the Elections. Lnd., 1950, p.154). Вот почему Трумэн быстро и легко нашел надежного и верного партнера, активно и охотно участвующего в нагнетании конфронтации с Москвой, – им оказались английские правящие круги, прежде всего вышеупомянутый «пузатый бульдог Уинни», а затем - победивший на парламентских выборах летом 1945 г. и сменивший его на посту премьер–министра Великобритании   Клемент Эттли. Этот лидер лейбористов еще до переселения на лондонскую Даунинг – Стрит, 10 с завидным проворством безоговорочно солидаризировался с безапелляционным мнением своего предшественника, высказанным еще в марте 1945 г.: «Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира» (Churchill W.S. The Second World War, vol. VI. Boston, 1953, p.400). К сожалению, на Западе очень многие, причем умные, ярко одаренные личности, обладавшие самобытным собственным «Я» и незаурядной прозорливостью, имевшие уникальный служебный и богатый жизненный опыт, оказались намертво захваченными этим налетевшим шквальным поветрием, стремительно приобретавшим характер почти массового цепкого психоза. Не устоял, увы, перед ним и такая, бесспорно, выдающаяся фигура, как Гарри Ллойд Гопкинс, второе «alter ego» Президента ФДР, его ближайший советник и помощник, человек, внесший ощутимую лепту в налаживание и расширение плодотворного и разностороннего советско–американского сотрудничества в годы войны.  Да, тот самый Гарри Гопкинс, наделенный «хорошо развитым чувством внешней политики» (Bohlen Ch. Witness to History – 1929 – 1969. N.Y.,1973, p. 168) и которого Сталин И.В.  искренне назвал «первым американцем, который пришелся ему по душе» (Op. cit., p. 244), именно он в своей последней публичной речи в сентябре 1945 г. заявил, правда, уже будучи смертельно больным (он скончался в январе  1946 г.): «… интересы нашей страны в мире подвергаются  опасности со стороны тоталитарных правительств, независимо от того, каково их название или вывеска» (Adams H. Harry Hopkins. A Biography. N.Y., 1977, pp. 16-17). Здесь невольно задаешься вопросом: чего больше в этих словах – сознательной, преднамеренной лжи или беспрецедентного ослепления, приведшего к полной утрате какой бы то ни было, пусть даже самой минимальной, объективности? Вообще этот расхожий, изрядно затасканный, давно набивший оскомину и действительно насквозь фальшивый тезис о «воинствующей агрессивности Советов» стар как мир. Он всегда был архивыгоден в первую очередь непосредственно самим американцам, поскольку, как обоснованно и справедливо утверждает маститый и авторитетный, широко известный и трезвомыслящий историк Джон Льюис Гэддис, уже после Первой Мировой войны «Соединенные Штаты взяли курс на глобальную экспансию» (J.L. Gaddis. We now know. Rethinking Cold War History. Oxford – N.Y. Clarendon Press,1997, p.33).  В их глазах молодая Советская Республика, явившаяся мощнейшим революционно – социальным зарядом, да к тому же, «предавая» союзников по Антанте, «посмевшая якшаться с презренными германскими гуннами», стала, естественно, смертельным геополитическим конкурентом и непримиримым классовым врагом. Неудивительно, что для Президента Вудро Вильсона, в чьем лице «среди руин и крушения иллюзий в результате кровавой бойни… на международную арену выступила Америка, неся с собой уверенность, мощь и идеализм…» (Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1996 г., с. 196), на весь мир изрекавшего с поучающим видом и в менторском тоне свои постные высоконравственные сентенции, здорово смахивавшие  на унылые квакерские проповеди,  большевизм – это «опасная зараза», вечный источник  «беспорядка и недовольства»; его антисоветская настроенность  «постепенно  приобрела  роль доминирующего фактора  в политике США» ( D.S. Foglesong. America’s Secret War against Bolshevism.  U.S. Intervention in the Russian Civil War – 1917-1920. Chapell Hill and Lnd. The University of North Carolina Press, 1995, p. 46). Взаимную классовую ненависть изрядно подпитывали, заранее обусловливая ее устойчивый, непреходящий характер, и громко, во весь голос заявившие о себе зримые солидные экономические интересы: в 1916/1917 финансовом году США заняли 1–е место в русском импорте в объеме 0,5 млрд. долл., т. е. он вырос в 21 раз! по сравнению с уровнем 1913/14 г. Осенью 1917 г. российские военные заказы в США составили 3 млрд золотых рублей. За период май-октябрь 1917 г.  американская администрация предоставила кредиты возглавляемому Керенским А. Ф. Временному Правительству на сумму 450 млн. долл. Вдобавок к вышеизложенным сугубо меркантильным соображениям прибавились и все более явственно ощущавшиеся отнюдь не беспочвенные политические страхи, вызванные Брест-Литовским мирным договором с кайзеровской Германией от 3 марта 1918 г., оказавшимся весомым внешнеполитическим достижением и ощутимым дипломатическим выигрышем большевиков.  Вот почему  посол США в  России Дэвид Роуленд  Фрэнсис  в канун  убийства в Москве его немецкого коллеги  Вильгельма Мирбаха  6  июля 1918 г. и мятежа  «левых» эсеров  недвусмысленно и активно поддержал идею скорейшей военной интервенции Антанты против  Советской России, так как согласно его донесениям «Германия через своего посла Мирбаха господствует над большевистским правительством  и держит его под своим контролем» (АВП. Фонд 0512, опись 4, папка 25, док.209, л.19).

Иначе сложилась обстановка после окончания Второй Мировой войны. С одной стороны, само появление и дальнейшее усиление «позднесталинского» СССР, этой величайшей и уникальнейшей в мировой истории империи, было воспринято Западом как откровенный беспрецедентный вызов, разумеется, классовый, но - вместе с тем и поначалу даже скорее – эмоционально – психологический. Нельзя не согласиться с просвещенным мнением крупнейшего современного российского историка, небезызвестной и высоко эрудированной Нарочницкой Н.А., подчеркивавшей: «… Запад, сознавая, что  Сталин видел насквозь все его планы, ненавидел и боялся его… за создание вместо великой России новой формы великодержавия, что сделало страну геополитической силой, равновеликой  всему Западу, и препятствием на его пути» (Н. Нарочницкая. Россия и русские в мировой истории. М., 2003 г., с. 380). Эту непреложную истину вынужденно констатировал даже такой общепризнанный корифей – «патриарх» западноевропейской историографии, как Арнольд Джозеф Тойнби: «Запад впервые за тысячу лет ощутил на себе давление России, которое она испытывала все века от Запада» (Toynbee A.J.  The World and the West: Russia. “The Listener”. November,20,1952).  Именно поэтому зародившаяся в Вашингтоне к концу 1945 г. «идея заключалась в том, чтобы включить… побежденного врага – Западную Германию – в оборонительный пояс, способный сдержать советский экспансионизм» (J.L. Gaddis. Op.cit., p. 62). Советская дипломатия прекрасно это сознавала - в докладной записке МИД СССР за подписью заместителя Министра иностранных дел Кавтарадзе С. И. отмечалось: «… Германия стоит в центре военно-политических планов США, но здесь единственной, главной и серьезной помехой для США является СССР» (АВП РФ. Фонд 0431(II), опись 2, папка 11, док. 48, лл.73 – 74). Однако, уже тогда, в первые послевоенные годы, здравомыслящие западные политики и «светлые головы» в дипломатии и разведке целиком отдавали себе отчет в том, что пресловутая «сталинская воинственность» — это миф. Поистине Великая, но столь тяжко, столь неимоверно и  мучительно тяжело доставшаяся Победа оказалась почти  Пирровой - возник до леденящего оцепенения страшный, голиафски высокий, совершенно непреодолимый,  как казалось  тогда очень  и очень многим, неимоверный барьер: колоссальная экономическая разруха, порожденная чудовищными материальными потерями и беспрецедентными людскими утратами Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Согласно многолетним скрупулёзнейшим, математически феноменально точно и многократно выверенным и всесторонне обоснованным подсчетам и благодаря исчерпывающим  результатам  глубоких, подлинно научных аналитических исследований  выдающегося советского ученого, талантливого экономиста и блестящего  статистика  академика  Струмилина  С.Г. общий материальный урон, понесенный СССР во Второй Мировой войне, составил 2.600 млрд. руб. в ценах  1940 г.; из них 679 млрд. золотых руб. – это стоимость расхищенных и уничтоженных немецко–нацистскими захватчиками и гитлеровскими оккупантами и их союзниками – сателлитами материальных ценностей и различного имущества. Вот почему «пришедший к концу войны необычайно усиленным лишь в военном и геополитическом отношении, но в крайней степени экономического истощения и диспропорций всего государственного хозяйства и невиданной в XX веке нищеты населения, СССР был наиболее жизненно заинтересован в максимальном объеме репараций и изъятий, рассчитывая за счет вывоза германского оборудования и товаров восстановить разрушенные мощности и модернизировать экономику» (Н. Нарочницкая. Указ. соч., с. 326). Что же касается невиданных человеческих жертв, то, как явствует из последних научных изысканий, безвозвратные потери советских Вооруженных Сил – 11.479.600 чел. (Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. М., 1993 г.).  Для сравнения, пусть скромного, но «душераздирающе кричащего», вернее «вопиющего»: американские потери в войне (7 декабря 1941 г. – 2 сентября 1945 г.) – 261.608 чел. убитыми (другие данные – 325.000 чел.), 32.811 – пропали без вести. Да и сопоставимы ли вообще, если не впадать в безбожное кощунство, все эти цифры?!

Так что в те первые послевоенные годы, когда СССР находился в тисках колоссальной экономической разрухи, ни о какой «сталинской агрессивности» не могло быть и речи. На Западе это хорошо понимали, в чем невольно признавался и такой «заклято - смертельный друг» Страны Советов, как «сам» Збигнев  Бжезиньский: « Хотя  Советский Союз вышел из войны с повсеместно возросшим престижем, обрел  значительное расположение к себе даже в Соединенных Штатах вкупе с максимально послушными и влиятельными коммунистическими партиями, игравшими ключевые роли в таких странах, как Франция и Италия, советские позиции в мире все еще значительно уступали Соединенным Штатам. Западное полушарие прочно находилось в американских руках; Африка и Ближний Восток были под политическим контролем американских союзников (при том, что американские экономические владения расширялись особенно быстро на Ближнем Востоке); южноазиатская дуга все еще была частью Британской Империи, одновременно Иран уже с 1946 г.  искал американской поддержки против Советского Союза; националистический Китай стремился к консолидации своей власти; наконец, Япония была зоной исключительно американской оккупации» (Brzezinski Zb. How the Cold War Was Plaged. “Foreign Affairs”, October 1972, pp. 182–183). Аналогичной точки зрения придерживался и вышеупомянутый Д.Л. Гэддис: «Сталин никогда не был готов пойти на риск военного столкновения, по крайней мере, в обозримом будущем (J.L. Gaddis. Op.cit., p. 48). Но при всем этом он, «достойный наследник» и «великий продолжатель» «ленинского дела», тщательно и поразительно умело калькулируя все потенциальные риски и скрупулезно, хладнокровно и расчетливо взвешивая все возможные шансы «за» и «против», последовательно, целенаправленно и активно старался ни в коем случае «не упустить своего», нередко добиваясь великолепных результатов, что закономерно вызывало у администрации США злобную зависть и почти нескрываемое гнетущее раздражение. Очень показательна в этом отношении беседа посла СССР во Франции Богомолова А.Е. с его американским коллегой – послом США в Париже Джефферсоном Томасом Кэффери, состоявшаяся в июле 1947 г. Информируя Центр о результатах беседы в срочном спецсообщении. советский представитель отмечал: «На вопрос о том, что он думает об американских кредитах Греции и Турции, Кэффери ответил, что Греция и Турция – это нефть. Мы готовы согласиться с тем, что Вы проглотили Прибалтийские республики, но Вы выбрасываете нас из Венгрии, с Балкан и слишком продвигаетесь к Среднему Востоку. Мы защищаем наши (свои) интересы. Это и является объяснением наших займов» (АВП РФ, ф.129, оп.31, п.190, д.3, л.65). Что и говорить, сказано прямо-таки с обезоруживающей прямотой и подкупающей искренностью! Но Д.Т. Кэффери отнюдь не был оригинален: почти годом раньше, в сентябре 1946 г. вышеназванный Д. Бирнс высказался почти в той же манере. Выступая в немецком городе Штутгарт, он, крикливо «повесив на СССР всех собак», прямо заявил об отказе США выполнять свои обязательства по германскому вопросу, вытекающие из совместных правительственных решений, согласованных и одобренных на Ялтинской (Крымской) и Потсдамской (Берлинской) конференциях руководителей трех союзных держав. Эта откровенно антисоветская речь явилась своеобразной «увертюрой». Затем последовали такие «знаковые» события, ставшие «рубежными вехами» в нагнетании международной напряженности в процессе уже начавшегося формирования Североатлантического Союза, как решение государственного департамента от 19 декабря 1947 г. о прекращении репарационных поставок Советскому Союзу, принятие американским сенатом в июне 1948 г. так называемой «резолюции Артура Ванденберга» о «присоединении США к региональным и другим коллективным соглашениям» и о «новом направлении» внешней политики США, секретные переговоры в Вашингтоне в июле 1948 г. представителей США (заместитель госсекретаря Чарльз Ловетт), Канады (министр иностранных дел Лестер Пирсон) и ряда государств Западной Европы (на уровне послов). Следует, конечно, сюда добавить и приобретшие широкую известность и оставившие о себе недобрую память «доктрину Трумэна» и «план Маршалла».  Но это - уже отдельная тема и другой разговор. Вот так и началась «холодная война», не ставшая, к счастью для всего человечества, «горячей».  И не стала она таковой лишь потому, что в августе 1949 г.  наша Родина - СССР обрел собственную атомную бомбу.