22 июня 1941 года: тот самый день, навеки запечатлевшийся в нашей памяти в своем неизбывном, скорбном, трагическом героизме (к 80-летней годовщине начала Великой Отечественной Войны 1941–1945 гг.).
В канун годовщины начала Великой Отечественной войны член Совета Ассоциации российских дипломатов, кандидат исторических наук, доцент А.Н. Сизов подготовил краткое эссе.
О 22 июня написаны - скажем без малейшего преувеличения - десятки, сотни тысяч страниц как у нас в России, так и за рубежом - в Европе и США. Многочисленные авторы - всемирно известные политики, маститые историки - эрудиты, удачливые карьерные дипломаты, профессиональные разведчики, бойкие на хлесткое перо и щедрые на досужие вымыслы пронырливые журналисты - все они, казалось бы, давным-давно и четко объяснили, почему так произошло и как это случилось. Но, тем не менее, некоторые, сравнительно малоизвестные, вернее, частично или давно забытые, внешне неброские и вроде ничем не примечательные аспекты, будь то политико-дипломатические или сугубо военные, неожиданно всплывая в услужливой памяти, невольно наводят на серьезные размышления и побуждают предпринять очередную попытку их повторного критического переосмысления и объективной оценки.
1. Тот бесспорный, ныне общепризнанный факт, что советско-германский конфликт продолжал, все более ускоряясь в своем развитии, неумолимо назревать, неуклонно приближаясь к неизбежной естественной развязке, было очевидно почти для всех. Далеко не случайно И.В. Сталин в строго конфиденциальной беседе с Генеральным Секретарем Исполкома Коминтерна Георгием Димитровым 5 ноября 1940 г. озабоченно констатировал: "... Наши отношения с немцами внешне вполне вежливые, но между нами есть серьезные трения и существуют серьезные разногласия" (Димитров Г. Дневник (9 март 1933 - 6 февруари 1949). София, 1997, с. 203). Агрессивная нацеленность на Страну Советов, одинокий, могучий остров, горделиво возвышавшийся в хмуром, неприветливом, почти постоянно штормящем капиталистическом океане, все чаще проявляемая руководством держав - членов "Тройственного Пакта", подспудно ощущалась почти повсеместно. Это чувствовали и своевременно подметили аккредитованные в Москве иностранные дипломаты. Посол США Лоуренс Штейнгардт, умный, внимательный, цепкий наблюдатель и тонкий, вдумчивый, нешаблонно мыслящий аналитик, на приеме у заместителя наркома иностранных дел СССР Лозовского С.А. 15 апреля 1941 г. прямо заявил, что "в случае нападения Германии на СССР США будут рады оказать помощь Советскому Союзу". В завершение он недвусмысленно предупредил: "Остерегайтесь Германии!" (ДВП, т.XXIII в 2-х кн. М., 1995 г., кн. 2, ч. 2, с. 573–575).
2. Тон в нагнетании враждебной настроенности против СССР задал итальянский фашистский диктатор Бенито Муссолини, все больше и больше попадавший под всеохватное и почти непререкаемое влияние Адольфа Гитлера. Это уже ни для кого не являлось секретом - Италия все быстрее и стремительнее скатывалась на незавидную и ставшую, в конечном счете, для нее роковой, роль зависимого, подчиненного партнера, хотя формально, чисто внешне, даже с очевидными проявлениями некоторой нарочитости обеими сторонами соблюдались и демонстрировались полное равноправие и абсолютная равнозначность. Вероятно, далеко не случайно "дуче", объявив Италию в сентябре 1939 г. "невоюющей стороной", а в этом статусе она пребывала вплоть до 10 июня 1940 г., когда официально вступила во Вторую Мировую Войну, оговорился в пространном письме к А. Гитлеру: "Фашистская Италия намерена в данный момент составить Ваш резерв" (Les Lettres secretes echangees par Hitler et Mussolini (1940-1943). Paris, 1946, p. 57). В закрытом личном послании "фюреру и рейхсканцлеру" от 30 января 1940 г. он без обиняков указывал: "Россия является чужеродным элементом в Европе" (DGFP - 1918–1945. Series D - 1937-1945, vol. 8, p. 608). Он же в ходе встречи 30 мая 1941 г. с начальником Генерального Штаба Вооруженных Сил Италии маршалом Уго Каваллеро, тесно связанным с высшим командованием нацистского Вермахта, не скрыл, что "... предвидя возможность скорейшего столкновения между Германией и Россией, ... не может стоять в стороне от этого конфликта, ибо включен в борьбу против коммунизма" (Op. cit., vol.12, p. 924). Вот эта концовка фразы очень важна и многое объясняет. Непреходящая, непримиримая и злобная классовая ненависть к Советскому Союзу, первому в мире социалистическому государству, изначально и всегда свойственная правящему "истэблишменту" Запада, никуда и никогда не исчезала, оставаясь " вечным невралгическим пунктом " во взаимоотношениях СССР с капиталистическим миром. По-видимому, следует согласиться с высококомпетентным мнением выдающегося советского и российского историка Н.А. Нарочницкой, справедливо и обоснованно отмечавшей: "...мешающий мондиалистским силам гитлеризм был направлен на СССР, противодействие которому становится главной геополитической константой западной мировой стратегии во второй половине ХХ века" (Н.А. Нарочницкая. Россия и русские в мировой истории. Изд. "Международные отношения", М., 2003 г., с. 268). Вот почему многие виднейшие представители правящей элиты США и Великобритании радостно потирали руки именно тогда, в июне 1941 г.: сбылась наконец-то их долгожданная сокровенная мечта - нацистская Германия напала на сталинский СССР. Подлинные замыслы этих кругов, ревностно защищавших интересы богатейшей космополитической финансовой олигархии, с обезоруживающей, редкостной откровенностью выразил тогдашний сенатор-демократ от штата Миссури Гарри Трумэн, заявивший 24 июня 1941 г. буквально следующее: "Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя я не хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах" (New York Times, June 24, 1941). Эта крылатая, тут же ставшая печально знаменитой фраза облетела весь мир. Крупный американский историк, признанный и очень знающий "советолог", хотя и с устойчивой скандальной репутацией, Адам Бруно Улам так прокомментировал этот "великолепный пассаж" Трумэна: "В советском досье на Трумэна хранился откровенный, но отнюдь не дипломатический выпад сенатора от штата Миссури, который в июне 1941 г. объявил: прекрасно, что Германия и СССР воюют, и он надеется, что они прикончат друг друга. В 1945 г. об этом не говорилось, но в долгие годы "холодной войны" в книгах и статьях советскому читателю часто напоминали это циничное заявление, которое будто бы объясняет очень многое в американской политике после 1945 г." (Ulam A. The Rivals. America and Russia Since World War II. N.Y.1971, p. 63). Впрочем, не будем слишком строги и придирчивы к Гарри Трумэну, этому "галантерейщику из Миссури". Но он оказался далеко не одинок. Дружную компанию ему составили "родственные души" по обеим сторонам Атлантики, высказывавшиеся - причем далеко не единожды - в аналогичном духе. Это видные деятели республиканской партии США и авторитетные лидеры так называемых "изоляционистов" - сенаторы Роберт Тафт, Артур Ванденберг, Беннет Уилер, бывший президент Герберт Гувер, давно заслужившие устойчивую репутацию ярых, принципиальных противников "Нового Курса" Президента Франклина Делано Рузвельта. У них быстро объявился убежденный единомышленник и на Британских Островах: им оказался министр авиационной промышленности Джон Мур-Брабазон. Но....... Нашлись, к счастью, другие люди в США и Великобритании, проявившие подлинное мужество, завидный реализм и незаурядную дальновидность в трезвой, здравомыслящей оценке сложившейся после 22 июня международной обстановки и перспектив создания в кратчайший срок мощной антинацистской коалиции, объективное возникновение которой было изначально обусловлено неумолимой логикой закономерного развития событий. Их всех объединила твердая убежденность в том, что Советский Союз готов бросить на чашу весов совместного вооруженного отпора агрессору все свои силы и будет сражаться до конца, т.е. стоять насмерть. Наглядное свидетельство этому - известная речь В.М. Молотова от 22 июня, завершившаяся памятными историческими словами: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами" (Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны, т. 1. М., 1946 г., с. 129). Президент США Франклин Делано Рузвельт в своем выступлении 24 июня 1941 г. выразил готовность американского Правительства поддержать СССР. Весьма показательно, что в основу речи ФДР был положен закрытый меморандум, подготовленный видным американским политиком и дипломатом Джозефом Эдвардом Дэвисом. Это - крупная, броская, очень неординарная фигура на политическом небосклоне США тех лет. Многолетний личный друг ФДР, посол США в Советском Союзе в 1936–1938 гг., председатель Контрольного Совета США по оказанию помощи союзникам во время войны в 1942–1945 гг., специальный помощник госсекретаря США, сумевший очень много сделать для налаживания и активизации плодотворного и разностороннего советско-американского сотрудничества в те годы. Убежденный и энергичный сторонник скорейшего открытия Второго Фронта в Европе, он без колебаний и напрямик указывал: "...чрезвычайно важно, чтобы Сталину было внушено сознание того факта, что он не "таскает каштаны из огня" для союзников, которые сейчас в нем не нуждаются... Я не забываю о том, что в нашей стране есть значительные группы людей, ненавидящие Советы до такой степени, что они желают победы Гитлера над Россией. ...Следовало бы сообщить непосредственно Сталину, что наша политика направлена целиком на разгром Гитлера и что наша историческая политика дружелюбия в отношении России не предана забвению" (Р. Шервуд. Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца, тт. 1-2. М., ИЛ, 1958 г., т. 1, с. 500-501). Под стать ФДР и Д.Э. Дэвису оказался сумевший "поймать свой самый славный час" и подняться - пусть даже нехотя, явно вынужденно и, увы, на очень короткое время - над своими консервативными идеологическими воззрениями и классовыми антипатиями Премьер-министр Великобритании Уинстон Леонард Спенсер Черчилль, очутившийся на достойной, в полной мере и заслуженно соответствовавшей его яркой, крупномасштабной личности высоте положения. Он заявил 22 июня по Лондонскому радио: "...опасность, нависшая над Россией, - это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, - это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара" (W.S. Churchill. The Second World War. Boston,1948-1953, vol. III, p. 373). Он же спустя две недели после начала войны направил 7 июля 1941 г. послание Правительству СССР, в котором, выразив неподдельное восхищение отвагой и мужеством героически сражавшейся Красной Армии, подчеркнул, что "столь сильное и доблестное сопротивление вызывает большое признание в Великобритании" (W.S. Churchill. Op. cit., vol. III, p. 380). Спустя 5 дней - 12 июля 1941г. было заключено "Соглашение между Правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне против Германии", положившее официальное начало - в виде международного документа - созданию антигитлеровской коалиции. В нем предусматривалось, что оба правительства взаимно обязуются: во-первых, оказывать друг другу широкую и всестороннюю поддержку в нынешней войне против гитлеровской Германии и ее сателлитов, во-вторых, в продолжение всей войны ни вести любых переговоров, ни заключать какого бы то ни было перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия. Но, к сожалению, дальше хвалебно-восторженных, порой явно зашкаливающих в своей цветистой тональности и непомерно участившихся выспренных панегириков в адрес тогдашнего руководства СССР и Советских Вооруженных Сил, истекавших в отступлении густо хлеставшей кровью и отчаянно цеплявшихся за каждую пядь родной земли, дело не пошло - британское руководство отнюдь не торопилось с предоставлением конкретной военной помощи Советскому Союзу именно в то страшное, трагически памятное лето 1941 г., когда он действительно и столь сильно в ней нуждался. Такая "осмотрительная" позиция "сидящего на заборе третьего радующегося" побудила И.В. Сталина, не мешкая, поставить все точки на "и". В собственноручно написанной телеграмме, направленной 30 июля на имя посла СССР в Лондоне Майского И.М., он, предельно откровенно обрисовав сложившуюся на Восточном фронте достигшую наивысшего накала драматическую обстановку, попенял Англии за то, что она "своей пассивной выжидательной политикой помогает гитлеровцам..., понимают ли это англичане? Я думаю, что понимают. Чего же они хотят? Они хотят, кажется, нашего ослабления. Если это предположение правильно, нам надо быть осторожными в отношении англичан. Если так будет продолжаться, и англичане не расшевелятся, наше положение станет угрожающим. Выиграют ли от этого англичане? Я думаю, что проиграют. Говоря, между нами, должен сказать Вам откровенно, если не будет создан англичанами Второй фронт в Европе в ближайшие три-четыре недели (курсив мой - А. Сизов), мы и наши союзники можем проиграть дело. Это печально, но это может стать фактом" (Путь к Великой Победе. СССР в войне глазами западных современников. Документы и материалы. М., 2015 г., с. 56-57). Однако, "пузатый бульдог Уинни" не внял справедливым сталинским упрекам и обоснованным предостережениям. Он был убежден, что тогда, летом 1941 г., выражая "сочувствие России в ее агонии", он всего лишь отплачивает советскому руководителю той же монетой, так как берет давно вынашиваемый в глубине души своеобразный долгожданный реванш за недоброй памяти период "странной войны" - сентябрь 1939 - май 1940 гг. Эти обуревавшие его затаенные чувства, наконец-то прорвавшиеся наружу, он сполна выразил в колоритной "депеше", адресованной 28 октября 1941 г. британскому послу в СССР Стаффорду Криппсу: "Несомненно, они не вправе укорять нас. Они сами решили свою судьбу, когда пактом с Риббентропом позволили Гитлеру напасть на Польшу и тем самым развязать войну. Они отрезали себя от эффективного Второго Фронта, когда позволили уничтожить французскую армию... Однако, до тех пор, пока Гитлер на них не напал, мы не знали, будут ли они вообще воевать и на чьей стороне" (Указ. Соч., с. 108-112). Конкретный смысл последней фразы отнюдь не делает чести ни хваленой британской разведке, ни возведенной в эталон дипломатической службе Соединенного Королевства, ни его искушенным многоопытным политикам. Факт остается фактом: несмотря на то, что уже в июле 1940 г. А. Гитлер принял решение перенацелить Вермахт на Советский Союз, в докладах и стратегических оценках разведки Великобритании об этом не найти ни слова. В течение всего 1940 г. и почти половины 1941 г. официальный Лондон был убежден, что главная цель нацистов — это форсированная подготовка к массированному вторжению на Британские Острова. Именно под этим углом зрения рассматривалась и весенняя кампания на Балканах - агрессия против Югославии и Греции в апреле 1941 г., преследовавшая цель перерезать жизненно важные коммуникации Британской Империи и расценивавшаяся в Лондоне как прелюдия к осуществлению операции "Морской лев" в конце года. Один из виднейших представителей высшего командного и начальствующего состава Вооруженных Сил США, начальник штаба ВВС армии США генерал Генри Арнольд, посетивший Великобританию в это время, отмечал: " Дилл, Бивербрук, Фримэн и Синклер - все они считают, что это может быть сделано и что попытка высадиться состоится" (Library of Congress. Washington, D.C., Arnold Papers, box 271, p. 14). Все вышеперечисленные деятели - высокопоставленные должностные лица, составлявшие верхушку правительственной гражданской и военной администрации: фельдмаршал Джон Грир Дилл - начальник имперского Генерального Штаба Вооруженных Сил Великобритании, газетный магнат лорд Бивербрук (он же - канадский баронет Уильям Максуэлл Эйткен) - министр запасов и снабжения, маршал авиации Уилфрид Фримэн - заместитель начальника главного штаба британских ВВС, Арчибальд Синклер, личный друг Премьер-министра У.Л.С. Черчилля - министр авиации. И только после 22 июня все вышеупомянутые господа вздохнули с видимым облегчением, отпустив СССР... 3 месяца существования. Один из виднейших нацистских военачальников, генерал-полковник Альфред Йодль, возглавлявший штаб оперативного руководства Верховного Главнокомандования Вермахта (OKW) и имевший право личного доклада А. Гитлеру, впоследствии повешенный по приговору Нюрнбергского Международного Трибунала как главный военный преступник в 1946 г., был настроен, судя по его заявлению, куда более оптимистично и уверенно: "Через три недели после нашего наступления этот карточный домик (т.е. СССР - А. Сизов) развалится" (Нюрнбергский процесс. Сборник материалов, т. II., М.,1958 г., с. 597).
3. Тщательно планируя войну против СССР, "OKW" было единодушно в том, что она должна носить крайне непродолжительный, быстротечный, "молниеносный" характер. На этом категорически настаивал сам А. Гитлер. На совещании представителей высшего командного и начальствующего состава Вермахта, руководящих чинов и деятелей нацистской партии, СС, СД, СА, гестапо 31 июля 1940 г. в Бергхофе он безоговорочно заявил: "Чем скорее мы разобьем Россию, тем лучше. Операция только тогда будет иметь смысл, если мы одним ударом разгромим государство" (Служебный дневник начальника генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Гальдера. Запись от 31.07.1940 г. "Военно-исторический журнал", 1959 г., № 2, с. 67). Поэтому заправилы гитлеровской Германии в качестве стратегической основы ведения войны избрали доктрину "блицкрига", т.е. "молниеносной войны". Ее основной смысл сводился к следующему: внезапно обрушиться на СССР и, вложив в силу первого удара наибольшую концентрацию средств поражения и разрушения, завершить всю войну одной кратковременной кампанией. Крупнейший военный историк ФРГ Ганс Адольф Якобсен подтверждает это: "Гитлер был твердо уверен, что сможет сокрушить Советский Союз в молниеносной кампании. Между прочим, нужно признать, что в этом мнении он был далеко не одинок. В то время подобное убеждение разделяли руководящие военные лица не только в Германии (ОКВ, ОКХ), но также и в США и Англии" (H.A. Jacobsen. 1939-1945. Der Zveite Weltkrieg in Chronik und Documenten. Darmstadt, 1959, S. 471). Об этом свидетельствовал и видный военачальник "третьего рейха" генерал Гюнтер Блюментрит: " После молниеносных побед в Польше, Норвегии, Франции и на Балканах Гитлер был убежден, что сможет разгромить Красную Армию так же легко, как своих прежних противников" (Роковые решения. Воениздат, 1958 г., с. 66). Схожей точки зрения придерживается и выдающийся современный военный историк, полковник армии США Дэвид Глантц, признанный авторитетный знаток боевых действий на Восточном фронте, автор таких солидных, высококомпетентных, широко известных трудов, как Glantz D.M. When Titans Clashed. How the Red Army Stopped Hitler. Lawrence, 1995; Glantz D.M. Stumbling Colossus. The Red Army on the Eve of World War. Lawrence, 1998. В своем фундаментальном и весьма объективном исследовании он заявляет напрямик: "Вермахт должен был одержать быструю победу или не одержать никакой" (D.M. Glantz. Barbarossa. Hitler invasion of Russia. 1941. Tempus Publishing Ltd. The Mill, Brimscomb Port (UK), Charleston (USA). 2001, p. 22).
4. Не обойти молчанием, как бы того ни хотелось, и такой мучительный, крайне болезненный вопрос, как вероломная внезапность нападения гитлеровской Германии на СССР. На эту тяжкую, перманентно и остро щемящую тему написано и сказано рекордно много почти всеми. С одной стороны, как вынужденно признался Молотов В.М. в беседе с вышеназванным С. Криппсом 27 июня 1941 г., "никак не ожидалось, что война начнется без всякого обсуждения или ультиматума" (PRO) FO, 371/ 29466, № 3232/3/38). С другой стороны, И.В. Сталин в ходе одной из ночных "посиделок" с У.Л.С. Черчиллем в августе 1942 г. в ходе его первого визита в СССР высказался напрямик: "Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около того" (W. S. Churchill. Op. cit. Boston, 1950, vol. 4, p. 493). По-видимому, можно и следует с большой долей вероятности предположить, что для советского руководства нападение Германии не могло быть и не стало неожиданностью. Неожиданностью, причем невероятной, скорее оказались чудовищные, невиданные масштабы беспрецедентного поражения, полный объем которого, едва начавший вырисовываться лишь к концу первой недели войны, т.е. после падения столицы Белоруссии - Минска, удалось выявить и адекватно оценить только в августе. Эта поистине не имеющая себе равных катастрофа стала - по меткому замечанию маститого британского ученого-историка, профессора Бирмингэмского Университета Джона Эшли Сомса Гренвилла - "...одним из самых потрясающих проявлений немощи со стороны непреклонного и жестокого диктатора" (Grenvill J. The Collins History of the World in the Twentieth Century. Harpers Collins Publishers. Lnd., 1994, p.269).